В нескольких шагах от дороги увидел я пашущего ниву крестьянина
Зимою ли я ехал или летом, для вас, думаю, равно. Может быть, и зимою и летом. Нередко то бывает с путешественниками: поедут на санях, а возвращаются на телегах. – Летом. Бревешками вымощенная дорога замучила мои бока; я вылез из кибитки и пошел пешком. Лежа в кибитке, мысли мои обращены были в неизмеримость мира. Отделялся душевно от земли, казалося мне, что удары кибиточные были для меня легче. Но упражнения духовные не всегда нас от телесности отвлекают; и для сохранения боков моих пошел я пешком. В нескольких шагах от дороги увидел я пашущего ниву крестьянина. Время было жаркое. Посмотрел я на часы. Первого сорок минут. Я выехал в субботу. Сегодня праздник. Пашущий крестьянин принадлежит, конечно, помещику, который оброку с него не берет. Крестьянин пашет с великим тщанием. Нива, конечно, не господская. Соху поворачивает с удивительною легкостию.
– Бог в помощь, – сказал я, подошед к пахарю, который, не останавливаясь, доканчивал зачатую борозду. – Бог в помощь, – повторил я.
– Спасибо, барин, – говорил мне пахарь, отряхая сошник и перенося соху на новую борозду.
– Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям?
– Нет, барин, я прямым крестом крещусь, – сказал он, показывая мне сложенные три перста. – А Бог милостив, с голоду умирать не велит, когда есть силы и семья.
– Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь, да еще и в самый жар?
– В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечером возим вставшее в лесу сено на господский двор, коли погода хороша; а бабы и девки для прогулки ходят по праздникам в лес по грибы да по ягоды. Дай Бог, – крестяся, – чтоб под вечер сегодня дожжик пошел. Барин, коли есть у тебя свои мужички, так они того же у Господа молят.
– У меня, мой друг, мужиков нет, и для того никто меня не клянет. Велика ли у тебя семья?
– Три сына и три дочки. Перьвинькому-то десятый годок.
– Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным?
– Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет. Видишь ли, одна лошадь отдыхает; а как эта устанет, возьмусь за другую; дело-то и споро.
– Так ли ты работаешь на господина своего?
– Нет, барин, грешно бы было так же работать. У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов, сам ты счет знаешь. Да хотя растянись на барской работе, то спасибо не скажут. Барин подушных не заплатит; ни барана, ни холста, ни курицы, ни масла не уступит. То ли житье нашему брату, как где барин оброк берет с крестьянина, да еще без приказчика. Правда, что иногда и добрые господа берут более трех рублей с души; но все лучше барщины. Ныне еще поверье заводится отдавать деревни, как то называется, на аренду. А мы называем это отдавать головой. Голый наемник дерет с мужиков кожу; даже лучшей поры нам не оставляет. Зимою не пускает в извоз, ни в работу в город; все работай на него, для того что он подушные платит за нас. Самая дьявольская выдумка отдавать крестьян своих чужому в работу. На дурного приказчика хотя можно пожаловаться, а на наемника кому?
– Друг мой, ты ошибаешься, мучить людей законы запрещают.
– Мучить? Правда; но небось, барин, не захочешь в мою кожу. – Между тем пахарь запряг другую лошадь в соху и, начав новую борозду, со мною простился.
Разговор сего земледельца возбудил во мне множество мыслей. Первое представилось мне неравенство крестьянского состояния. Сравнил я крестьян казенных с крестьянами помещичьими. Те и другие живут в деревнях; но одни платят известное, а другие должны быть готовы платить то, что господин хочет. Одни судятся своими равными; а другие в законе мертвы, разве по делам уголовным. Член общества становится только тогда известен правительству, его охраняющему, когда нарушает союз общественный, когда становится злодей! Сия мысль всю кровь во мне воспалила.
– Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение.
Углубленный в сих размышлениях, я нечаянно обратил взор мой на моего слугу, который, сидя на кибитке передо мной, качался из стороны в сторону. Вдруг почувствовал я быстрый мраз, протекающий кровь мою, и, прогоняя жар к вершинам, нудил его распростираться по лицу. Мне так стало во внутренности моей стыдно, что едва я не заплакал.
– Ты во гневе твоем, – говорил я сам себе, – устремляешься на гордого господина, изнуряющего крестьянина своего на ниве своей; а сам не то же ли или еще хуже того делаешь? Какое преступление сделал бедный твой Петрушка, что ты ему воспрещаешь пользоваться усладителем наших бедствий, величайшим даром природы несчастному – сном? Он получает плату, сыт, одет, никогда я его не секу ни плетьми, ни батожьем (о умеренный человек!) – и ты думаешь, что кусок хлеба и лоскут сукна тебе дают право поступать с подобным тебе существом, как с кубарем[252], и тем ты только хвастаешь, что не часто подсекаешь его в его вертении. Ведаешь ли, что в первенственном уложении, в сердце каждого написано? Если я кого ударю, тот и меня ударить может. Вспомни тот день, как Петрушка пьян был и не поспел тебя одеть. Вспомни о его пощечине. О, если бы он тогда, хотя пьяный, опомнился и тебе отвечал бы соразмерно твоему вопросу!
– А кто тебе дал власть над ним?
– Закон? И ты смеешь поносить сие священное имя? Несчастный. – Слезы потекли из глаз моих; и в таковом положении почтовые клячи дотащили меня до следующего стана.
Зимою ли я ехал или летом, для вас, думаю, равно. Может быть, и зимою и летом. Нередко то бывает с путешественниками: поедут на санях, а возвращаются на телегах. — Летом. Бревешками вымощенная дорога замучила мои бока; я вылез из кибитки и пошел пешком. Лежа в кибитке, мысли мои обращены были в неизмеримость мира. Отделяяся душевно от земли, казалося мне, что удары кибиточные были для меня легче. Но упражнения духовные не всегда нас от телесности отвлекают; и для сохранения боков моих пошел я пешком. В нескольких шагах от дороги увидел я пашущего ниву крестьянина. Время было жаркое. Посмотрел я на часы. Первого сорок минут. Я выехал в субботу. Сегодня праздник. пашущий крестьянин принадлежит, конечно, помещику, который оброку с него не берет. Крестьянин пашет с великим тщанием. Нива, конечно, не господская. Соху поворачивает с удивительною легкостию. — Бог в помощь, — сказал я, подошед к пахарю, который, не останавливаясь, доканчивал зачатую борозду. — Бог в помощь, — повторил я. — Спасибо, барин, — говорил мне пахарь, отряхая сошник и перенося соху на новую борозду. — Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям? — Нет, барин, я прямым крестом крещусь, — сказал он, показывая мне сложенные три перста. — А бог милостив, с голоду умирать не велит, когда есть силы и семья. — Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь, да еще и в самый жар? — В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечером возим вставшее в лесу сено на господский двор, коли погода хороша; а бабы и девки для прогулки ходят по праздникам в лес по грибы да по ягоды. Дай бог, — крестяся, — чтоб под вечер сегодня дожжик пошел. Барин, коли есть у тебя свои мужички, так они того же у господа молят. — У меня, мой друг, мужиков нет, и для того никто меня не клянет. Велика ли у тебя семья? — Три сына и три дочки. Перьвинькому-то десятый годок. — Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным? — Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет. Видишь ли, одна лошадь отдыхает; а как ета устанет, возьмусь за другую; дело-то и споро. — Так ли ты работаешь на господина своего? — Нет, барин, грешно бы было так же работать. У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов, сам ты счет знаешь. Да хотя растянись на барской работе, то спасибо не скажут. Барин подушных не заплатит; ни барана, ни холста, ни курицы, ни масла не уступит. То ли житье нашему брату, как где барин оброк берет с крестьянина, да еще без приказчика. Правда, что иногда и добрые господа берут более трех рублей с души; но все лучше барщины. Ныне еще поверье заводится отдавать деревни, как то называется, на аренду. А мы называем ето отдавать головой. Голый наемник дерет с мужиков кожу; даже лучшей поры нам не оставляет. Зимою не пускает в извоз, ни в работу в город; все работай на него, для того что он подушные платит за нас. Самая дьявольская выдумка отдавать крестьян своих чужому в работу. На дурного приказчика хотя можно пожаловаться, а на наемника кому? — Друг мой, ты ошибаешься, мучить людей законы запрещают. — Мучить? Правда; но небось, барин, не захочешь в мою кожу. — Между тем пахарь запряг другую лошадь в соху и, начав новую борозду, со мною простился. Разговор сего земледельца возбудил во мне множество мыслей. Первое представилось мне неравенство крестьянского состояния. Сравнил я крестьян казенных с крестьянами помещичьими. Те и другие живут в деревнях; но одни платят известное, а другие должны быть готовы платить то, что господин хочет. Одни судятся своими равными; а другие в законе мертвы, разве по делам уголовным. Член общества становится только тогда известен правительству, его охраняющему, когда нарушает союз общественный, когда становится злодей! Сия мысль всю кровь во мне воспалила. — Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение. Углубленный в сих размышлениях, я нечаянно обратил взор мой на моего слугу, который, сидя на кибитке передо мной, качался из стороны в сторону. Вдруг почувствовал я быстрый мраз, протекающий кровь мою, и, прогоняя жар к вершинам, нудил его распростираться по лицу. Мне так стало во внутренности моей стыдно, что едва я не заплакал. — Ты во гневе твоем, — говорил я сам себе, — устремляешься на гордого господина, изнуряющего крестьянина своего на ниве своей; а сам не то же ли или еще хуже того делаешь? Какое преступление сделал бедный твой Петрушка, что ты ему воспрещаешь пользоваться усладителем наших бедствий, величайшим даром природы несчастному — сном? Он получает плату, сыт, одет, никогда я его не секу ни плетьми, ни батожьем (о умеренный человек!) — и ты думаешь, что кусок хлеба и лоскут сукна тебе дают право поступать с подобным тебе существом, как с кубарем, и тем ты только хвастаешь, что не часто подсекаешь его в его вертении. Ведаешь ли, что в первенственном уложении, в сердце каждого написано? Если я кого ударю, тот и меня ударить может. Вспомни тот день, как Петрушка пьян был и не поспел тебя одеть. Вспомни о его пощечине. О, если бы он тогда, хотя пьяный, опомнился и тебе отвечал бы соразмерно твоему вопросу! — А кто тебе дал власть над ним? — Закон. — Закон? И ты смеешь поносить сие священное имя? Несчастный. — Слезы потекли из глаз моих; и в таковом положении почтовые клячи дотащили меня до следующего стана.
Начинается роман с того, что автор, отужинав с друзьями, выезжает из Петербурга в Москву в своей кибитке. Он сразу погрузился в сон и проснулся только на следующей почтовой станции — Софии.
2 София
3 Тосна
4 Любани
Устав от плохой дороги, путешественник решил пройтись пешком. В нескольких шагах от дороги он увидел пашущего ниву крестьянина. Автор спросил у него, почему он пашет в воскресный день, ведь это считается грехом. Крестьянин объяснил, что шесть дней в неделю ходит на барщину. У него трое сыновей и трое дочерей, старшему только десятый годок. Чтобы семья не голодала, крестьянину приходилось работать и ночью. На себя он работал усердно, а на барина — кое-как. Ведь в семье он один работник, а у барина их много. Автор почувствовал жгучий стыд, так как сам принадлежал к классу господ и распоряжался судьбами простых людей, как, например, его слуга Петруша.
5 Чудово
6 Спасская полесть
Путешественник попал под дождь и попросился в хату обсохнуть, там он остался на ночь. В одной комнате с ним ночевали присяжный заседатель с женой. Ночью автор проснулся и подслушал, как заседатель рассказывал жене историю о высокопоставленном чиновнике, который очень любил устрицы.
7 Подберезье
В Подберезье автор познакомился с молодым человеком, закончившим духовную семинарию. Семинарист шел в Петербург к дяде и надеялся получить там настоящее образование, так как образование в семинарии мало что ему дало. Все обучение шло на латинском языке, и, по его словам, ученики не получали настоящих знаний и по сути ничему не учились.
8 Новгород
9 Бронницы
Рядом с Бронницами путешественник посетил высокую гору, на которой в древние времена, до пришествия славян, стоял храм, славившийся тогда издаваемыми в нем прорицаниями. Теперь на месте древнего капища была построена небольшая церковь. А на том месте, где ныне стоит село Бронницы, стоял известный в северной древней истории город Холмоград.
10 Зайцово
В Зайцове автор встретил своего приятеля, господина Крестьянкина, знакомого ему еще с детства. Крестьянкин, очень совестливый и сердечный человек, был председателем уголовной палаты, но оставил должность, видя тщету своих стараний. Он рассказал о случае, который принудил его выйти в отставку. Некий дворянин, начавший свою карьеру придворным истопником, а затем дослужившимся до мундшенка (придворного служителя, ведающего напитками), вышел в отставку и в чине коллежского асессора приехал в родные края, купил деревню и зажил помещиком. Он был корыстолюбив, жесток от природы, вспыльчив и подл. Барин изнурял крестьян работой, избивал, морил голодом. И детей своих воспитывал в том же духе превосходства над крестьянами.
Один из сыновей помещика изнасиловал молодую крестьянку накануне ее свадьбы. Жених девушки, застав насильника врасплох, схватил кол и ударил его. После этого жених и его отец бросились в погоню за удирающим насильником и его братьями, одного из них догнали и проломили голову. Помещик решил наказать жениха, невесту и отца жениха. Обоих мужчин высекли. А затем девушку повели в господский дом. Жених не вытерпел, выхватил невесту и сбежал с ней со двора. Барские сыновья бросились в погоню. Жених, видя, что его догоняют, выхватил заборину и стал защищаться. Между тем шум привлек других крестьян ко двору господскому. Они стали заступаться за молодых. После чего помещик подбежал к недовольным крестьянам и одного ударил своей тростью. Для крестьян, которые ненавидели жестокого барина всей душой, это стало сигналом к наступлению. Они окружили всех четверых господ и забили до смерти.
Крестьянкин хотел признать крестьян невиновными, но среди коллег он не нашел понимания, они требовали наказания. Чтобы не участвовать в несправедливом суде, Крестьянкин ушел с поста председателя уголовной палаты.
11 Яжелбицы
12 Валдай
По словам путешественника, Валдай — городок, известный любовным расположением незамужних женщин. В Валдае автор вспоминает легенду о монахе Иверского монастыря, влюбившемся в дочь одного валдайского жителя. Как Леандр переплывал Геллеспонт, так этот монах переплывал Валдайское озеро для встречи со своей возлюбленной. Но однажды поднялся ветер, разбушевались волны, и утром тело монаха нашли на отдалённом берегу.
13 Едрово
14 Хотилов
Перед почтовой станцией рассказчик поднял с земли бумагу, на которой неизвестный господин излагал свои мысли о крепостном праве. У почтальона он узнал, что последним из проезжавших был один из его друзей. Тот, видимо, забыл свои сочинения на почтовой станции, и путешественник за некоторое вознаграждение забрал забытые бумаги.
15 Вышний Волочок
16 Торжок
17 Тверь
18 Городня
Там же стояли трое несчастных крестьян в кандалах. Помещик продал их в солдаты незаконным путем, чтобы купить себе новую карету. Невдалеке стоял француз. По профессии парикмахер, он работал матросом, лакеем Не умея писать, он даже работал учителем у русских помещиков. Чтобы не умереть с голоду, он продал себя за 200 рублей, записался в крестьяне и собрался в армию.
19 Завидово
20 Клин
21 Пешки
22 Черная грязь
В Черной грязи путешественник встретил печальную свадьбу. Двое крестьян женились по принуждению своего барина. У молодоженов были печальные и унылые лица, они ненавидели друг друга. Автор размышлял о том, что заключение таких браков является преступлением. Вскоре рассказчик подъехал к Москве.
Я пашущего ниву крестьянина. Посмотрел я на часы. Первого сорок минут. Сегодня праздник. Пашущий крестьянин принадлежит, конечно, помещику. Нива не господская. Соху поворачивает с удивительною легкостию.
— Бог в помощь.
— Спасибо, — говорил мне пахарь.
— Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям?
— Нет, я прямым крестом крещусь. А бог милостив, с голоду умирать не велит, когда есть силы и семья.
— Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь?
— В неделе шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечером возим вставшее в лесу сено на господский двор, а бабы и девки ходят в лес по грибы да по ягоды. Дай бог, чтоб под вечер сегодня дожжик пошел. Коли есть у тебя свои мужички, так они того же у господа молят.
— У меня мужиков нет, и для того никто меня не клянет. Велика ли у тебя семья?
— Три сына и три дочки.
— Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным?
— Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет. Одна лошадь отдыхает; а как ета устанет, возьмусь за другую; дело-то и споро.
— Так ли ты работаешь на господина своего?
— Нет, грешно бы было так же работать. У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов. Да хотя растянись на барской работе, то спасибо не скажут. Барин подушных не заплатит. То ли житье нашему брату, как где барин оброк берет с крестьянина. Иногда и добрые господа берут более трех рублей с души. Ныне еще поверье заводится отдавать деревни на аренду. А мы называем ето отдавать головой. Голый наемник дерет с мужиков кожу; даже лучшей поры нам не оставляет. Зимою не пускает в извоз, все работай на него, для того что он подушные платит за нас. Самая дьявольская выдумка отдавать крестьян своих чужому в работу. На дурного приказчика хотя можно пожаловаться, а на наемника кому?
— Ты ошибаешься, мучить людей законы запрещают.
— Мучить? Правда; но небось, не захочешь в мою кожу. — Пахарь запряг другую лошадь в соху и со мною простился.
Разговор сего земледельца возбудил во мне множество мыслей. Первое представилось мне неравенство крестьянского состояния. Сравнил я крестьян казенных с крестьянами помещичьими. Одни платят известное, а другие должны платить то, что господин хочет. Одни судятся своими равными; другие в законе мертвы, разве по делам уголовным. Член общества становится только тогда известен правительству, его охраняющему, когда нарушает союз общественный. Сия мысль всю кровь во мне воспалила.
— Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение.
Я нечаянно обратил взор мой на моего слугу. Вдруг почувствовал я быстрый мраз, протекающий кровь мою, и, прогоняя жар к вершинам, нудил его распростираться по лицу. Мне так стало во внутренности моей стыдно, что едва я не заплакал.
— Ты во гневе твоем устремляешься на гордого господина, изнуряющего крестьянина своего на ниве своей; а сам не то же ли или еще хуже того делаешь? Какое преступление сделал бедный твой Петрушка, что ты ему воспрещаешь пользоваться усладителем наших бедствий, — сном? Он получает плату, сыт, одет, никогда я его не секу ни плетьми, ни батожьем — и ты думаешь, что кусок хлеба и лоскут сукна тебе дают право поступать с подобным тебе существом, как с кубарем. Ведаешь ли, что в первенственном уложении, в сердце каждого написано? Если я кого ударю, тот и меня ударить может. Вспомни тот день, как Петрушка пьян был и не поспел тебя одеть. Вспомни о его пощечине. О, если бы он тогда, хотя пьяный, опомнился и тебе отвечал бы соразмерно твоему вопросу!
— А кто тебе дал власть над ним?
— Закон.
— Закон? И ты смеешь поносить сие священное имя? Несчастный. — Слезы потекли из глаз моих.
Новые вопросы в Литература
ПОМОГИТЕ СДЕЛАТЬ АНКЕТУ ДЛЯ РП. 2. Возраст 3. Характер 4. Способности 5. Слабости моральные/физические/магические 6. Предметы в начале 7. Истор … ия Побольше истории и способностей, а так же слабостей.
Сочинение-эссе на любую ниже перечисленную тему: 1) Ответственен ли человек за свои деяния? 2) Совесть, истина, человечность.
Какая именно сентиментальная история, рассказанная пастухами, так поразила героя, что он решил подражать героям? Ждёт ли Дон Кихот ответ на свое письм … о?
СРОЧНО Написати власну думку сьогодення (типу твір) на тему " І на оновленій землі Врага не буде, супостата, А буде син, і буде мати, І будуть люди на … землі". (Десь на півтори сторінки)
Зимою ли я ехал или летом, для вас, думаю, равно. Может быть, и зимою и летом. Нередко то бывает с путешественниками: поедут на санях, а возвращаются на телегах. – Летом. Бревешками вымощенная дорога замучила мои бока; я вылез из кибитки и пошел пешком. Лежа в кибитке, мысли мои обращены были в неизмеримость мира. Отделялся душевно от земли, казалося мне, что удары кибиточные были для меня легче. Но упражнения духовные не всегда нас от телесности отвлекают; и для сохранения боков моих пошел я пешком. В нескольких шагах от дороги увидел я пашущего ниву крестьянина. Время было жаркое. Посмотрел я на часы. Первого сорок минут. Я выехал в субботу. Сегодня праздник. Пашущий крестьянин принадлежит, конечно, помещику, который оброку с него не берет. Крестьянин пашет с великим тщанием. Нива, конечно, не господская. Соху поворачивает с удивительною легкостию.
– Бог в помощь, – сказал я, подошед к пахарю, который, не останавливаясь, доканчивал зачатую борозду. – Бог в помощь, – повторил я.
– Спасибо, барин, – говорил мне пахарь, отряхая сошник и перенося соху на новую борозду.
– Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям?
– Нет, барин, я прямым крестом крещусь, – сказал он, показывая мне сложенные три перста. – А Бог милостив, с голоду умирать не велит, когда есть силы и семья.
– Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь, да еще и в самый жар?
– В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечером возим вставшее в лесу сено на господский двор, коли погода хороша; а бабы и девки для прогулки ходят по праздникам в лес по грибы да по ягоды. Дай Бог, – крестяся, – чтоб под вечер сегодня дожжик пошел. Барин, коли есть у тебя свои мужички, так они того же у Господа молят.
– У меня, мой друг, мужиков нет, и для того никто меня не клянет. Велика ли у тебя семья?
– Три сына и три дочки. Перьвинькому-то десятый годок.
– Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным?
– Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет. Видишь ли, одна лошадь отдыхает; а как эта устанет, возьмусь за другую; дело-то и споро.
– Так ли ты работаешь на господина своего?
– Нет, барин, грешно бы было так же работать. У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов, сам ты счет знаешь. Да хотя растянись на барской работе, то спасибо не скажут. Барин подушных не заплатит; ни барана, ни холста, ни курицы, ни масла не уступит. То ли житье нашему брату, как где барин оброк берет с крестьянина, да еще без приказчика. Правда, что иногда и добрые господа берут более трех рублей с души; но все лучше барщины. Ныне еще поверье заводится отдавать деревни, как то называется, на аренду. А мы называем это отдавать головой. Голый наемник дерет с мужиков кожу; даже лучшей поры нам не оставляет. Зимою не пускает в извоз, ни в работу в город; все работай на него, для того что он подушные платит за нас. Самая дьявольская выдумка отдавать крестьян своих чужому в работу. На дурного приказчика хотя можно пожаловаться, а на наемника кому?
– Друг мой, ты ошибаешься, мучить людей законы запрещают.
– Мучить? Правда; но небось, барин, не захочешь в мою кожу. – Между тем пахарь запряг другую лошадь в соху и, начав новую борозду, со мною простился.
Разговор сего земледельца возбудил во мне множество мыслей. Первое представилось мне неравенство крестьянского состояния. Сравнил я крестьян казенных с крестьянами помещичьими. Те и другие живут в деревнях; но одни платят известное, а другие должны быть готовы платить то, что господин хочет. Одни судятся своими равными; а другие в законе мертвы, разве по делам уголовным. Член общества становится только тогда известен правительству, его охраняющему, когда нарушает союз общественный, когда становится злодей! Сия мысль всю кровь во мне воспалила.
– Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение.
Углубленный в сих размышлениях, я нечаянно обратил взор мой на моего слугу, который, сидя на кибитке передо мной, качался из стороны в сторону. Вдруг почувствовал я быстрый мраз, протекающий кровь мою, и, прогоняя жар к вершинам, нудил его распростираться по лицу. Мне так стало во внутренности моей стыдно, что едва я не заплакал.
– Ты во гневе твоем, – говорил я сам себе, – устремляешься на гордого господина, изнуряющего крестьянина своего на ниве своей; а сам не то же ли или еще хуже того делаешь? Какое преступление сделал бедный твой Петрушка, что ты ему воспрещаешь пользоваться усладителем наших бедствий, величайшим даром природы несчастному – сном? Он получает плату, сыт, одет, никогда я его не секу ни плетьми, ни батожьем (о умеренный человек!) – и ты думаешь, что кусок хлеба и лоскут сукна тебе дают право поступать с подобным тебе существом, как с кубарем[252], и тем ты только хвастаешь, что не часто подсекаешь его в его вертении. Ведаешь ли, что в первенственном уложении, в сердце каждого написано? Если я кого ударю, тот и меня ударить может. Вспомни тот день, как Петрушка пьян был и не поспел тебя одеть. Вспомни о его пощечине. О, если бы он тогда, хотя пьяный, опомнился и тебе отвечал бы соразмерно твоему вопросу!
– А кто тебе дал власть над ним?
– Закон? И ты смеешь поносить сие священное имя? Несчастный. – Слезы потекли из глаз моих; и в таковом положении почтовые клячи дотащили меня до следующего стана.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
РУКОВОДСТВО ДЛЯ гг. ПРИЕЗЖАЮЩИХ В МОСКВУ*
РУКОВОДСТВО ДЛЯ РАЗГОВОРОВ, НЕОБХОДИМОЕ КАЖДОМУ ИНОСТРАНЦУ, ОТПРАВЛЯЮЩЕМУСЯ В МОСКВУ*
РУКОВОДСТВО ДЛЯ РАЗГОВОРОВ, НЕОБХОДИМОЕ КАЖДОМУ ИНОСТРАНЦУ, ОТПРАВЛЯЮЩЕМУСЯ В МОСКВУ* Вопрос.: Почему этот подозрительный тип в кожаной фуражке ходит за мной по пятам?Ответ.: У него вчера умерла тетя, и он совершает прогулку, чтобы немного развлечься.Вопрос.: Где ближайшая
Путешествие из Петербурга в Москву
Путешествие из Петербурга в Москву Любани Зимою ли я ехал или летом, для вас, думаю, равно. Может быть, и зимою и летом. Нередко то бывает с путешественниками: поедут на санях, а возвращаются на телегах. – Летом. Бревешками вымощенная дорога замучила мои бока; я вылез из
До Петербурга
Три Петербурга
Три Петербурга И вот я снова в столице.Если в прошлый приезд я считал себя в Петербурге гостем и, осматривая город, старался увидеть и запомнить как можно больше, то на этот раз я уже не проявлял такой жадности. Я был здесь дома и знал, что от меня никуда не уйдут ни Сенатская
Александр Леонидов Златоглавое разочарование[19] (Путешествие из Оренбурга в Москву)
Александр Леонидов Златоглавое разочарование[19] (Путешествие из Оренбурга в Москву) Москва… Мечта любого провинциала. Сердце Родины. Центр ударно победившего капитализма. Сказочные гонорары удачливым писателям – и жуткие, покойникообразные нищие, как напоминание о
В Москву! В Москву!
В Москву! В Москву! Невероятно, но меня ждали! Добрейший Всеволод Алексеевич Сурганов, мастер критического семинара, как потом сказали, обрадовался, вновь получив на конкурс мои работы. Проректор Литинститута Евгений Юрьевич Сидоров будто бы заявил на собеседовании,
Д. Щербаков, Евгений Брандис Комментарий к романам Жюля Верна "Путешествие к центру Земли", "Путешествие и приключения капитана Гаттераса"
Д. Щербаков, Евгений Брандис Комментарий к романам Жюля Верна "Путешествие к центру Земли", "Путешествие и приключения капитана Гаттераса" ПУТЕШЕСТВИЕ К ЦЕНТРУ ЗЕМЛИПочти на двадцать пять километров над поверхностью Земли поднялся человек в кабине стратостата. Своих
Физиология Петербурга,
Физиология Петербурга,
Путешествие из Петербурга в Стамбул
Читайте также: