Мы родились не выживать а спидометры выжимать
Мы оставили Вознесенского с Ахмадулиной в 1965 году, в номере парижского отеля… Что произошло с тех пор?
Тут замечательна, конечно, сама по себе нелюбовь к золотым штанам — но мы сейчас не про штаны.
«— Знаю я эту пьесу, — ответил Воздвиженский, покачивая головой и пожимая плечами.
— Ну и как вы ее находите? — взглянул на поэта маршал.
Вознесенский и Ахмадулина в те годы будто нарочно дразнили любопытных, слишком часто и всюду появляясь вместе. Рядом были и другие — но какие-то сердечные ниточки все же связывали эту поэтическую парочку, что не заметить было трудно.
Их стихотворные посвящения друг другу чередовались, как черно-белые клавиши фортепиано. Такими яркими всплесками. Почти что переписка двух поэтов — водяными знаками, филигранью. То светлее светлого, то темнее темного. То нежнее, то укоризненнее. А то и вовсе молочными чернилами между строк.
Вознесенский — Ахмадулиной:
Ахмадулина — Вознесенскому:
Вознесенский — Ахмадулиной:
Ахмадулина — Вознесенскому:
Вознесенский — Ахмадулиной:
Ахмадулина — Вознесенскому:
Белла была не мимолетное виденье. Как раз в те годы — когда так церемонно цвел букет их нежностей с Андреем — бывшие мужья обрушились на Ахмадулину. Их нешуточная страсть была как варево любви и ненависти. Или попросту дикой ревности.
У Юрия Нагибина в дневнике она просто булгаковская инфернальная Гелла. Записи писателя в конце шестидесятых на глазах перетекают из крайности в крайность, до озверения.
«Прощай, — говорю, — мое небо, — и не по?
нимаю, как с гостьей тебя я мешаю.
А утром мы трапезничаем немо.
И кожа спокойна твоя и пастозна…
Да здравствует дружба! Да скроется небо.
Будут периоды в отношениях Вознесенского и Ахмадулиной теплее или прохладнее, когда их взаимная нежность будет читаться не так очевидно, но будет слышаться в каких-то внезапных и тонких созвучиях. Даже тогда, когда Белла станет на вопрос интервьюера об Андрее Вознесенском отвечать, как будто невзначай, про свою дружбу с Андреем Битовым.
Ничего общего — лишь воздушная легкость, прелестная подлинность чувств. Созвучие небесных колокольчиков.
Когда я вижу Вас, я всякий раз
смешон, подавлен, неумен, но верьте
тому, что я (зачеркнуто)… что Вас,
о, как я Вас (зачеркнуто навеки)…
…Родной! Прошло осьмнадцать лет,
у нашей дочери — роман.
Сожги мой почерк и пакет.
С нами любовь. Вобюлиманс.
Кстати, если идти обыкновенным средним шагом, — от его могилы до ее ровно 77 шагов. Вознесенского завораживала магия цифр — вот и эти две семерки совпадают с числом прожитых поэтом лет.
Случайность, конечно. Но есть в этих цифрах какой-то гипноз.
«Патриция Блейк, сероглазая, стройная, некогда модель „Вога“, девочкой бывшей подружкой Камю, приехала в Москву корреспонденткой журнала „Лайф“, попала в наш Политехнический и стала наркоманкой русской культуры.
В предисловии к сборнику рассказов Аксенова „На полпути к луне“ она записала свой разговор с В. Кочетовым, официальным классиком и пугалом для нашей интеллигенции.
„Номенклатурный писатель встретил меня, широко улыбаясь: ‘Вы видите, я не ем младенцев…’ — ‘Вы пришли к нему наверное после обеда, он уже откушал их’, — сказал мой московский приятель“.
Этим приятелем, увы, был я.
Кочетов отомстил и Патриции, и мне в романе „Чего же ты хочешь?“. Там шпионка Порция Браун инструктирует в постели гнусного поэта: „Надо писать стихи якобы про Петра I, имея в виду Сталина“. В известной пародии шпионка звалась „Порция Виски“.
«— Вот мы и одни, мой милый. Ты этого хотел, будущий великий писатель.
Не было никакого кофе, никакого вина. Русский парень торопливо расстегивал ее пуговицы, стаскивал одежды. Она смеялась:
— О мой милый Руслан! Так спешить нельзя. Спокойней надо, мой дорогой. А то ничего не почувствуешь, ничего не увидишь. Ты знаешь, как к философу Канту… Тебе знакомо это имя? Иммануил Кант? Это не здесь расстегивается. Тьфу, какой ты сумасшедший.
Потом, когда он лежал с краю постели и сбоку смотрел на нее, она сказала:
— Вот дурной, не дал досказать. Узнал бы, так, может быть, и не спешил бы так. Они, те ученики Канта, все-таки убедили своего учителя, привели к нему девицу, оставили на ночь. А утром спросили: ну как, что было, что он чувствовал? Он ответил: „Масса смешных суетливых движений — не больше“.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Ноги Говорят, человек — это примат (от латинского “primatus” — первое место, старшинство). Самовлюбленный, он и не позволил бы квалифицировать себя иначе. Сейчас отряд приматов включает как лемуров, так и обезьян, они такие же млекопитающие со сложным головным мозгом. У
Голова и ноги
Голова и ноги Уставши бегать ежедневно По грязи, по песку, по жесткой мостовой, Однажды Ноги очень гневно Разговорились с Головой: «За что мы у тебя под властию такой, Что целый век должны тебе одной повиноваться; Днем, ночью, осенью, весной, Лишь вздумалось тебе, изволь
Часть пятая. Париж-Италия-Париж (1847–1852)[406]
“Три ноги”
“Три ноги” Следует признать, что FC долго вызывала затруднения. И, хотя я хорошо чувствовала движения Петиной руки, сначала дело не двигалось дальше простых вопросов, ответы на которые я знала заранее или могла предположить. Самостоятельные фразы и тем более целые
7. Ноги на миллион
7. Ноги на миллион Её появление на съёмочных площадках берлинских киностудий сопровождалось крошечными скандальчиками. Мария эпатировала кинематографическую публику, распуская слухи о собственной бисексуальности (что было правдой), часто одеваясь в мужские костюмы,
Как Леха курить бросал
Как Леха курить бросал Леонид Денисович Кизим — парень из Красного Лимана Донецкой области. Сколько раз пытались мы вместе с ним провести отпуск в родных донецких степях и прибрежных лесах у Северского Донца, да так и не собрались. Сыновья — его Леонид и мой Денис —
Смотрите под ноги
Смотрите под ноги В Анакостии ангары гидроаэродрома находятся на одном берегу реки, а аэропорт — на другом. Летающие лодки поднимаются с реки, а аэропланы — с аэродрома.Один из тамошних летчиков летал несколько месяцев только на сухопутных самолетах. Однажды он поднялся
Посохшие ноги
Посохшие ноги Дед из Семипалатинска, столяр, 71 г. Ленинградская глазная больница, 1962 г. Когда я мальчишкой был, ноги у меня посохли. Болят да не ходят — прямо бяда. Батя меня на станцию повез к дохтуру. Дохтур посмотрел, ноги пошшупал и велел мазью натирать. Полягчает,
Ноги-кувалды
Ноги-кувалды Годы летят, словно стрелы, назад не вернешь. Годы летят, словно звезды, и падают в вечность. Только мгновения вольны, останавливать время, Если научимся мы останавливать эти мгновенья…
Ноги бедняка
С головы на ноги
С головы на ноги Есть что-то в ней, что красоты прекрасней… Евгений Баратынский Я не намерен оправдываться правдоподобием. Михаил Армалинский Впервые опубликовано в General Erotic. 2003. № 89. Эта идея родилась для Тода буквально из женских гениталий.Он проснулся утром от хруста
Загляжусь ли на поезд с осенних откосов,
забреду ли в вечернюю деревушку —
будто душу высасывают насосом,
будто тянет вытяжка или вьюшка,
будто что-то случилось или случится —
Показать полностью.
ниже горла высасывает ключицы.
Или ноет какая вина запущенная?
Или женщину мучил — и вот наказанье?
Сложишь песню — отпустит, а дальше — пуще.
Показали дорогу, да путь заказали.
Точно тайный горб на груди таскаю —
тоска такая!
Я забыл, какие у тебя волосы,
я забыл, какое твое дыханье,
подари мне прощенье, коли виновен,
а простивши — опять одари виною…
Татьяна Шайбулатова
Я Мерлин, Мерлин.
Я героиня
самоубийства и героина.
Кому горят мои георгины?
С кем телефоны заговорили?
Показать полностью.
Кто в костюмерной скрипит лосиной?
Невыносимо,
невыносимо, что не влюбиться,
невыносимо без рощ осиновых,
невыносимо самоубийство,
но жить гораздо
невыносимей!
Продажи. Рожи. Шеф ржёт, как мерин
(Я помню Мерлин.
Её глядели автомобили.
На стометровом киноэкране
в библейском небе,
меж звёзд обильных,
над степью с крохотными рекламами
дышала Мерлин,
её любили.
Изнемогают, хотят машины.
Невыносимо),
невыносимо
лицом в сиденьях, пропахших псиной!
Невыносимо, когда насильно,
а добровольно - невыносимей!
Невыносимо прожить, не думая,
невыносимее - углубиться.
Где наша вера? Нас будто сдунули,
существованье - самоубийство,
самоубийство - бороться с дрянью,
самоубийство - мириться с ними,
невыносимо, когда бездарен,
когда талантлив - невыносимей,
мы убиваем себя карьерой,
деньгами, ножками загорелыми,
ведь нам, актёрам,
жить не с потомками,
а режиссёры - одни подонки,
мы наших милых в объятьях душим,
но отпечатываются подушки
на юных лицах, как след от шины,
невыносимо,
ах, мамы, мамы, зачем рождают?
Ведь знала мама - меня раздавят,
о, кинозвёздное оледененье,
нам невозможно уединенье,
в метро,
в троллейбусе,
в магазине
"Приветик, вот вы!" - глядят разини,
невыносимо, когда раздеты
во всех афишах, во всех газетах,
забыв,
что сердце есть посерёдке,
в тебя завёртывают селедки,
лицо измято,
глаза разорваны
(как страшно вспомнить во "Франс-Обсёрвере"
свой снимок с мордой самоуверенной
на обороте у мёртвой Мерлин!).
Орёт продюсер, пирог уписывая:
"Вы просто дуся,
ваш лоб - как бисерный!"
А вам известно, чем пахнет бисер?!
Самоубийством!
Самоубийцы - мотоциклисты,
самоубийцы спешат упиться,
от вспышек блицев бледны министры -
самоубийцы,
самоубийцы,
идёт всемирная Хиросима,
невыносимо,
невыносимо все ждать,
чтоб грянуло,
а главное -
необъяснимо невыносимо,
ну, просто руки разят бензином!
Мы оставили Вознесенского с Ахмадулиной в 1965 году, в номере парижского отеля… Что произошло с тех пор?
Тут замечательна, конечно, сама по себе нелюбовь к золотым штанам — но мы сейчас не про штаны.
«— Знаю я эту пьесу, — ответил Воздвиженский, покачивая головой и пожимая плечами.
— Ну и как вы ее находите? — взглянул на поэта маршал.
Вознесенский и Ахмадулина в те годы будто нарочно дразнили любопытных, слишком часто и всюду появляясь вместе. Рядом были и другие — но какие-то сердечные ниточки все же связывали эту поэтическую парочку, что не заметить было трудно.
Их стихотворные посвящения друг другу чередовались, как черно-белые клавиши фортепиано. Такими яркими всплесками. Почти что переписка двух поэтов — водяными знаками, филигранью. То светлее светлого, то темнее темного. То нежнее, то укоризненнее. А то и вовсе молочными чернилами между строк.
Вознесенский — Ахмадулиной:
Ахмадулина — Вознесенскому:
Вознесенский — Ахмадулиной:
Ахмадулина — Вознесенскому:
Вознесенский — Ахмадулиной:
Ахмадулина — Вознесенскому:
Белла была не мимолетное виденье. Как раз в те годы — когда так церемонно цвел букет их нежностей с Андреем — бывшие мужья обрушились на Ахмадулину. Их нешуточная страсть была как варево любви и ненависти. Или попросту дикой ревности.
У Юрия Нагибина в дневнике она просто булгаковская инфернальная Гелла. Записи писателя в конце шестидесятых на глазах перетекают из крайности в крайность, до озверения.
«Прощай, — говорю, — мое небо, — и не по?
нимаю, как с гостьей тебя я мешаю.
А утром мы трапезничаем немо.
И кожа спокойна твоя и пастозна…
Да здравствует дружба! Да скроется небо.
Будут периоды в отношениях Вознесенского и Ахмадулиной теплее или прохладнее, когда их взаимная нежность будет читаться не так очевидно, но будет слышаться в каких-то внезапных и тонких созвучиях. Даже тогда, когда Белла станет на вопрос интервьюера об Андрее Вознесенском отвечать, как будто невзначай, про свою дружбу с Андреем Битовым.
Ничего общего — лишь воздушная легкость, прелестная подлинность чувств. Созвучие небесных колокольчиков.
Когда я вижу Вас, я всякий раз
смешон, подавлен, неумен, но верьте
тому, что я (зачеркнуто)… что Вас,
о, как я Вас (зачеркнуто навеки)…
…Родной! Прошло осьмнадцать лет,
у нашей дочери — роман.
Сожги мой почерк и пакет.
С нами любовь. Вобюлиманс.
Кстати, если идти обыкновенным средним шагом, — от его могилы до ее ровно 77 шагов. Вознесенского завораживала магия цифр — вот и эти две семерки совпадают с числом прожитых поэтом лет.
Случайность, конечно. Но есть в этих цифрах какой-то гипноз.
«Патриция Блейк, сероглазая, стройная, некогда модель „Вога“, девочкой бывшей подружкой Камю, приехала в Москву корреспонденткой журнала „Лайф“, попала в наш Политехнический и стала наркоманкой русской культуры.
В предисловии к сборнику рассказов Аксенова „На полпути к луне“ она записала свой разговор с В. Кочетовым, официальным классиком и пугалом для нашей интеллигенции.
„Номенклатурный писатель встретил меня, широко улыбаясь: ‘Вы видите, я не ем младенцев…’ — ‘Вы пришли к нему наверное после обеда, он уже откушал их’, — сказал мой московский приятель“.
Этим приятелем, увы, был я.
Кочетов отомстил и Патриции, и мне в романе „Чего же ты хочешь?“. Там шпионка Порция Браун инструктирует в постели гнусного поэта: „Надо писать стихи якобы про Петра I, имея в виду Сталина“. В известной пародии шпионка звалась „Порция Виски“.
«— Вот мы и одни, мой милый. Ты этого хотел, будущий великий писатель.
Не было никакого кофе, никакого вина. Русский парень торопливо расстегивал ее пуговицы, стаскивал одежды. Она смеялась:
— О мой милый Руслан! Так спешить нельзя. Спокойней надо, мой дорогой. А то ничего не почувствуешь, ничего не увидишь. Ты знаешь, как к философу Канту… Тебе знакомо это имя? Иммануил Кант? Это не здесь расстегивается. Тьфу, какой ты сумасшедший.
Потом, когда он лежал с краю постели и сбоку смотрел на нее, она сказала:
— Вот дурной, не дал досказать. Узнал бы, так, может быть, и не спешил бы так. Они, те ученики Канта, все-таки убедили своего учителя, привели к нему девицу, оставили на ночь. А утром спросили: ну как, что было, что он чувствовал? Он ответил: „Масса смешных суетливых движений — не больше“.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Ноги Говорят, человек — это примат (от латинского “primatus” — первое место, старшинство). Самовлюбленный, он и не позволил бы квалифицировать себя иначе. Сейчас отряд приматов включает как лемуров, так и обезьян, они такие же млекопитающие со сложным головным мозгом. У
Голова и ноги
Голова и ноги Уставши бегать ежедневно По грязи, по песку, по жесткой мостовой, Однажды Ноги очень гневно Разговорились с Головой: «За что мы у тебя под властию такой, Что целый век должны тебе одной повиноваться; Днем, ночью, осенью, весной, Лишь вздумалось тебе, изволь
Часть пятая. Париж-Италия-Париж (1847–1852)[406]
“Три ноги”
“Три ноги” Следует признать, что FC долго вызывала затруднения. И, хотя я хорошо чувствовала движения Петиной руки, сначала дело не двигалось дальше простых вопросов, ответы на которые я знала заранее или могла предположить. Самостоятельные фразы и тем более целые
7. Ноги на миллион
7. Ноги на миллион Её появление на съёмочных площадках берлинских киностудий сопровождалось крошечными скандальчиками. Мария эпатировала кинематографическую публику, распуская слухи о собственной бисексуальности (что было правдой), часто одеваясь в мужские костюмы,
Как Леха курить бросал
Как Леха курить бросал Леонид Денисович Кизим — парень из Красного Лимана Донецкой области. Сколько раз пытались мы вместе с ним провести отпуск в родных донецких степях и прибрежных лесах у Северского Донца, да так и не собрались. Сыновья — его Леонид и мой Денис —
Смотрите под ноги
Смотрите под ноги В Анакостии ангары гидроаэродрома находятся на одном берегу реки, а аэропорт — на другом. Летающие лодки поднимаются с реки, а аэропланы — с аэродрома.Один из тамошних летчиков летал несколько месяцев только на сухопутных самолетах. Однажды он поднялся
Посохшие ноги
Посохшие ноги Дед из Семипалатинска, столяр, 71 г. Ленинградская глазная больница, 1962 г. Когда я мальчишкой был, ноги у меня посохли. Болят да не ходят — прямо бяда. Батя меня на станцию повез к дохтуру. Дохтур посмотрел, ноги пошшупал и велел мазью натирать. Полягчает,
Ноги-кувалды
Ноги-кувалды Годы летят, словно стрелы, назад не вернешь. Годы летят, словно звезды, и падают в вечность. Только мгновения вольны, останавливать время, Если научимся мы останавливать эти мгновенья…
Ноги бедняка
С головы на ноги
С головы на ноги Есть что-то в ней, что красоты прекрасней… Евгений Баратынский Я не намерен оправдываться правдоподобием. Михаил Армалинский Впервые опубликовано в General Erotic. 2003. № 89. Эта идея родилась для Тода буквально из женских гениталий.Он проснулся утром от хруста
Врубите Высоцкого в полную силу
Без всякого цоколя в небо России!
Мерзнет девочка в автомате,
Прячет в зябкое пальтецо
Все в слезах и губной помаде
Перемазанное лицо.
Дышит в худенькие ладошки.
Пальцы — льдышки. В ушах — сережки.
Ей обратно одной, одной
Вдоль по улочке ледяной.
Первый лед. Это в первый раз.
Первый лед телефонных фраз.
Мерзлый след на щеках блестит -
Первый лед от людских обид.
Провала прошу, провала.
Гаси ж!
Чтоб публика бушевала
и рвала в клочки кассирш.
Прости меня, жизнь.
Мы — гости,
где хлеб и то не у всех,
когда земле твоей горестно,
позорно иметь успех.
Провала прошу, аварии.
Будьте ко мне добры.
И пусть со мною
провалятся
все беды в тартарары.
Мы родились — не выживать,
а спидометры выжимать.
Я Мерлин, Мерлин.
Я героиня
самоубийства и героина.
Кому горят мои георгины?
С кем телефоны заговорили?
Кто в костюмерной скрипит лосиной?
невыносимо, что не влюбиться,
невыносимо без рощ осиновых,
невыносимо самоубийство,
но жить гораздо
невыносимей!
Всяко было — дождь и радуги,
горизонт мне являл немилость.
Изменяли друзья злорадно,
Только ты не переменилась.
Так поэзия и движется.
Вам шипится, а мне — пишется.
Или ноет какая вина запущенная?
Или женщину мучил — и вот наказанье?
Сложишь песню — отпустит, а дальше — пуще.
Показали дорогу, да путь заказали.
Точно тайный горб на груди таскаю -
тоска такая!
Я забыл, какие у тебя волосы,
я забыл, какое твоё дыханье,
подари мне прощенье, коли виновен,
а простивши — опять одари виною.
Я тебя разлюблю и забуду,
когда в пятницу будет среда,
когда вырастут розы повсюду,
голубые, как яйца дрозда.
На мотив В. Смита
Человек не в разгадке плазмы,
а в загадке соблазна.
Почему, побеждая разум -
гибель слаще, чем барыши, -
соблазнитель крестообразно
дал соблазн спасенья души?
Почему он к тоске тернистой
отвернулся от тех, кто любил,
чтоб распятого жест материнский
их собой, как детей, заслонил?
Среди ангелов миллионов,
даже если жизнь не сбылась, -
соболезнуй несоблазненным.
Человека создал соблазн.
Ты все причесываешься в ванной,
все причесываешься.
Свежайшие батоны стали черствыми,
все розы распустившиеся свянули,
устали толкователи Евангелья,
насытились все властью облеченные,
отмучились на муки обреченные,
все тайны мироздания — при чем они?
Ты с вечностью ведешь соревнование.
Ты все причесываешься.
Четвертый час заждался на диване я,
Чесать пора отсюда, я подчеркиваю,
но ты, как говорится,
не почесываешься,
ты драишь косы щеткою по-черному.
Под ноль тебя обрею! Ноль внимания.
Ты все причесываешься.
Люблю я эту дачу деревянную,
жить бы да жить и чувствовать отчетливо,
что рядом ты, душа обетованная,
что все причесываешься.
Андрей Вознесенский
Итальянский гараж
Пол — мозаика
как карась.
Спит в палаццо ночной гараж.
Мотоциклы как сарацины
или спящие саранчихи.
Как механики, фрески Джотто
отражаются в их капотах.
Реют призраки войн и краж.
Что вам снится, ночной гараж?
Алебарды?
или тираны?
или бабы
из ресторана.
Лишь один мотоцикл притих —
самый алый из молодых.
Что он бодрствует? Завтра — святки.
Завтра он разобьется всмятку!
Апельсины, аплодисменты…
Расшибающиеся — бессмертны!
Мы родились — не выживать,
а спидометры выжимать.
Алый, конченый, жарь! Жарь!
Только гонщицу очень жаль…
Загляжусь ли на поезд с осенних откосов,
забреду ли в вечернюю деревушку —
будто душу высасывают насосом,
будто тянет вытяжка или вьюшка,
будто что-то случилось или случится —
ниже горла высасывает ключицы.
Или ноет какая вина запущенная?
Или женщину мучил — и вот наказанье?
Сложишь песню — отпустит, а дальше — пуще.
Показали дорогу, да путь заказали.
Точно тайный горб на груди таскаю —
тоска такая!
Я забыл, какие у тебя волосы,
я забыл, какое твое дыханье,
подари мне прощенье, коли виновен,
а простивши — опять одари виною…
Я Мерлин, Мерлин.
Я героиня
самоубийства и героина.
Кому горят мои георгины?
С кем телефоны заговорили?
Кто в костюмерной скрипит лосиной?
Невыносимо,
невыносимо, что не влюбиться,
невыносимо без рощ осиновых,
невыносимо самоубийство,
но жить гораздо
невыносимей!
Продажи. Рожи. Шеф ржёт, как мерин
(Я помню Мерлин.
Её глядели автомобили.
На стометровом киноэкране
в библейском небе,
меж звёзд обильных,
над степью с крохотными рекламами
дышала Мерлин,
её любили.
Изнемогают, хотят машины.
Невыносимо),
невыносимо
лицом в сиденьях, пропахших псиной!
Невыносимо, когда насильно,
а добровольно - невыносимей!
Невыносимо прожить, не думая,
невыносимее - углубиться.
Где наша вера? Нас будто сдунули,
существованье - самоубийство,
самоубийство - бороться с дрянью,
самоубийство - мириться с ними,
невыносимо, когда бездарен,
когда талантлив - невыносимей,
мы убиваем себя карьерой,
деньгами, ножками загорелыми,
ведь нам, актёрам,
жить не с потомками,
а режиссёры - одни подонки,
мы наших милых в объятьях душим,
но отпечатываются подушки
на юных лицах, как след от шины,
невыносимо,
ах, мамы, мамы, зачем рождают?
Ведь знала мама - меня раздавят,
о, кинозвёздное оледененье,
нам невозможно уединенье,
в метро,
в троллейбусе,
в магазине
"Приветик, вот вы!" - глядят разини,
невыносимо, когда раздеты
во всех афишах, во всех газетах,
забыв,
что сердце есть посерёдке,
в тебя завёртывают селедки,
лицо измято,
глаза разорваны
(как страшно вспомнить во "Франс-Обсёрвере"
свой снимок с мордой самоуверенной
на обороте у мёртвой Мерлин!).
Орёт продюсер, пирог уписывая:
"Вы просто дуся,
ваш лоб - как бисерный!"
А вам известно, чем пахнет бисер?!
Самоубийством!
Самоубийцы - мотоциклисты,
самоубийцы спешат упиться,
от вспышек блицев бледны министры -
самоубийцы,
самоубийцы,
идёт всемирная Хиросима,
невыносимо,
невыносимо все ждать,
чтоб грянуло,
а главное -
необъяснимо невыносимо,
ну, просто руки разят бензином!
Читайте также: