Ветер свистел визжал кряхтел и гудел на разные лады
. Ветер свистел, визжал, кряхтел и гудел на разные лады.
То жалобным тоненьким голоском, то грубым басовым
раскатом распевал он свою боевую песенку.
Фонари чуть заметно мигали сквозь огромные белые хлопья снега,
обильно сыпавшиеся на тротуары, на улицу, на экипажи,
лошадей и прохожих. А я все шла и шла, все вперед и вперед.
Нюрочка мне сказала:
"Надо пройти сначала длинную большую улицу,
на которой такие высокие дома и роскошные магазины,
потом повернуть направо, потом налево,
потом опять направо и опять налево, а там все прямо,
прямо до самого конца - до нашего домика.
Ты его сразу узнаешь. Он около самого кладбища,
тут еще церковь белая. красивая такая".
Я так и сделала.
Шла все прямо, как мне казалось, по длинной и широкой улице,
но ни высоких домов, ни роскошных магазинов я не видала.
Все заслонила от моих глаз белая, как саван, живая рыхлая
стена бесшумно падающего огромными хлопьями снега.
Я повернула направо, потом налево, потом опять направо,
исполняя все с точностью, как говорила мне Нюрочка, -
и все шла, шла, шла без конца.
Ветер безжалостно трепал полы моего бурнусика,
пронизывая меня холодом насквозь.
Хлопья снега били в лицо.
Теперь я уже шла далеко не с той быстротой, как раньше.
Ноги мои точно свинцом налились от усталости,
все тело дрожало от холода, руки закоченели,
и я едва-едва двигала пальцами.
Повернув чуть ли не в пятый раз направо и налево,
я пошла теперь по прямому пути.
Тихо, чуть заметно мерцающие огоньки фонарей попадались
мне все реже и реже.
Шум от езды конок и экипажей на улицах значительно утих,
и путь, по которому я шла, показался мне глухим и пустынным.
Наконец снег стал редеть. Даль чуточку прояснела, но вместо этого
кругом меня воцарились такие густые сумерки,
что я едва различала дорогу.
Теперь уже ни шума езды, ни голосов
не слышалось вокруг меня.
Какая тишина! Какая мертвая тишина.
Но что это?
Господи, да где же я?
Ни домов, ни улиц, ни экипажей, ни пешеходов.
Передо мною бесконечное, огромное снежное пространство.
Какие-то забытые здания по краям дороги.
Какие-то заборы, а впереди что-то черное, огромное.
Должно быть, парк или лес - не знаю.
Я обернулась назад.
Позади меня мелькают огоньки. огоньки. огоньки.
Сколько их! Без конца. без счета!
- Господи, да это город! - А я ушла на окраину.
Нюрочка говорила, что они живут на окраине.
Ну да, конечно! То, что темнеет вдали, это и есть кладбище
Там и церковь, и, не доходя, домик их!
Все, все так и вышло, как она говорила. А я-то испугалась!
Вот глупенькая!
И с радостным одушевлением я снова бодро зашагала вперед.
Но не тут-то было!
Ноги мои теперь едва повиновались мне.
Я еле-еле передвигала их от усталости.
Невероятный холод заставлял меня дрожать с головы
до ног зубы стучали, в голове шумело, и что-то изо всей
силы ударяло в виски.
Ко всему этому прибавилась еще какая-то странная
сонливость.
Мне так хотелось спать, так ужасно хотелось спать!
"Ну, ну, еще немного - и ты будешь у твоих друзей,
увидишь Никифора Матвеевича, Нюру, их маму, Сережу!" -
мысленно подбадривала я себя, как могла.
Но и это не помогало.
Ноги едва-едва передвигались, я теперь с трудом
вытаскивала их, то одну, то другую, из глубокого снега.
Но они двигаются все медленнее, все. тише.
Наконец я не выдерживаю и опускаюсь на сугроб
на краю дороги.
Ах, как хорошо! Как сладко отдохнуть так!
Теперь я не чувствую ни усталости, ни боли.
Какая-то приятная теплота разливается по в телу.
Ах, как хорошо! Так бы и сидела здесь и не ушла никуда отсюда!
Конец февраля .
Всем хочется встречь .
Взглянуть на весну .
Плохое все сжечь .
Дождаться красы .
И в ЛЕС на ПОЛЯНУ .
За первым цветочном .
Быстрее чем пчёлка
Увидит пушочек
Листочки пролезут .
Сквозь почки с ТРУДОМ .
Порадуемся. Солнцу .
Порадуемся .Небу .
Порадуемся .Дождику
Порадуемся .Весне .
А сегодня февраль .СНЕГ
Лежит на обочинам .
Загоняя ДОМОЙ .
Записки маленькой гимназистки
Глава XXI. Под шум ветра и свист метелицы
Ветер свистел, визжал, кряхтел и гудел на разные лады. То жалобным тоненьким голоском, то грубым басовым раскатом распевал он свою боевую песенку. Фонари чуть заметно мигали сквозь огромные белые хлопья снега, обильно сыпавшиеся на тротуары, на улицу, на экипажи, лошадей и прохожих. А я все шла и шла, все вперед и вперед…
Нюрочка мне сказала:
Я так и сделала. Шла все прямо, как мне казалось, по длинной и широкой улице, но ни высоких домов, ни роскошных магазинов я не видала. Все заслонила от моих глаз белая, как саван, живая рыхлая стена бесшумно падающего огромными хлопьями снега. Я повернула направо, потом налево, потом опять направо, исполняя все с точностью, как говорила мне Нюрочка, — и все шла, шла, шла без конца.
Ветер безжалостно трепал полы моего бурнусика, пронизывая меня холодом насквозь. Хлопья снега били в лицо. Теперь я уже шла далеко не с той быстротой, как раньше. Ноги мои точно свинцом налились от усталости, все тело дрожало от холода, руки закоченели, и я едва-едва двигала пальцами. Повернув чуть ли не в пятый раз направо и налево, я пошла теперь по прямому пути. Тихо, чуть заметно мерцающие огоньки фонарей попадались мне все реже и реже… Шум от езды конок и экипажей на улицах значительно утих, и путь, по которому я шла, показался мне глухим и пустынным.
Наконец снег стал редеть; огромные хлопья не так часто падали теперь. Даль чуточку прояснела, но вместо этого кругом меня воцарились такие густые сумерки, что я едва различала дорогу.
Теперь уже ни шума езды, ни голосов, ни кучерских возгласов не слышалось вокруг меня.
Какая тишина! Какая мертвая тишина.
Глаза мои, уже привыкшие к полутьме, теперь различают окружающее. Господи, да где же я?
Ни домов, ни улиц, ни экипажей, ни пешеходов. Передо мною бесконечное, огромное снежное пространство… Какие-то забытые здания по краям дороги… Какие-то заборы, а впереди что-то черное, огромное. Должно быть, парк или лес — не знаю.
Я обернулась назад… Позади меня мелькают огоньки… огоньки… огоньки… Сколько их! Без конца… без счета!
— Господи, да это город! Город, конечно! — восклицаю я. — А я ушла на окраину…
Нюрочка говорила, что они живут на окраине. Ну да, конечно! То, что темнеет вдали, это и есть кладбище! Там и церковь, и, не доходя, домик их! Все, все так и вышло, как она говорила. А я-то испугалась! Вот глупенькая!
И с радостным одушевлением я снова бодро зашагала вперед.
Но не тут-то было!
Ноги мои теперь едва повиновались мне. Я еле-еле передвигала их от усталости. Невероятный холод заставлял меня дрожать с головы до ног, зубы стучали, в голове шумело, и что-то изо всей силы ударяло в виски. Ко всему этому прибавилась еще какая-то странная сонливость. Мне так хотелось спать, так ужасно хотелось спать!
Но и это не помогало.
Ноги едва-едва передвигались, я теперь с трудом вытаскивала их, то одну, то другую, из глубокого снега. Но они двигаются все медленнее, все… тише… А шум в голове делается все слышнее и слышнее, и все сильнее и сильнее что-то бьет в виски…
Наконец я не выдерживаю и опускаюсь на сугроб, образовавшийся на краю дороги.
Ах, как хорошо! Как сладко отдохнуть так! Теперь я не чувствую ни усталости, ни боли… Какая-то приятная теплота разливается по всему телу… Ах, как хорошо! Так бы и сидела здесь и не ушла никуда отсюда! И если бы не желание узнать, что сделалось с Никифором Матвеевичем, и навестить его, здорового или больного, — я бы непременно соснула здесь часок-другой… Крепко соснула! Тем более что кладбище недалеко… Вон оно видно. Верста-другая, не больше…
Снег перестал идти, метель утихла немного, и месяц выплыл из-за облаков.
О, лучше бы не светил месяц и я бы не знала по крайней мере печальной действительности!
Ни кладбища, ни церкви, ни домиков — ничего нет впереди. Один только лес чернеет огромным черным пятном там далеко, да белое мертвое поле раскинулось вокруг меня бесконечной пеленой…
..Ветер свистел, визжал, кряхтел и гудел на разные лады.
То жалобным тоненьким голоском, то грубым басовым
раскатом распевал он свою боевую песенку.
Фонари чуть заметно мигали сквозь огромные белые хлопья снега,
обильно сыпавшиеся на тротуары, на улицу, на экипажи,
лошадей и прохожих. А я все шла и шла, все вперед и вперед.
Нюрочка мне сказала:
"Надо пройти сначала длинную большую улицу,
на которой такие высокие дома и роскошные магазины,
потом повернуть направо, потом налево,
потом опять направо и опять налево, а там все прямо,
прямо до самого конца - до нашего домика.
Ты его сразу узнаешь. Он около самого кладбища,
тут еще церковь белая. красивая такая".
Я так и сделала.
Шла все прямо, как мне казалось, по длинной и широкой улице,
но ни высоких домов, ни роскошных магазинов я не видала.
Все заслонила от моих глаз белая, как саван, живая рыхлая
стена бесшумно падающего огромными хлопьями снега.
Я повернула направо, потом налево, потом опять направо,
исполняя все с точностью, как говорила мне Нюрочка, -
и все шла, шла, шла без конца.
Ветер безжалостно трепал полы моего бурнусика,
пронизывая меня холодом насквозь.
Хлопья снега били в лицо.
Теперь я уже шла далеко не с той быстротой, как раньше.
Ноги мои точно свинцом налились от усталости,
все тело дрожало от холода, руки закоченели,
и я едва-едва двигала пальцами.
Повернув чуть ли не в пятый раз направо и налево,
я пошла теперь по прямому пути.
Тихо, чуть заметно мерцающие огоньки фонарей попадались
мне все реже и реже.
Шум от езды конок и экипажей на улицах значительно утих,
и путь, по которому я шла, показался мне глухим и пустынным.
Наконец снег стал редеть. Даль чуточку прояснела, но вместо этого
кругом меня воцарились такие густые сумерки,
что я едва различала дорогу.
Теперь уже ни шума езды, ни голосов
не слышалось вокруг меня.
Какая тишина! Какая мертвая тишина.
Но что это?
Господи, да где же я?
Ни домов, ни улиц, ни экипажей, ни пешеходов.
Передо мною бесконечное, огромное снежное пространство.
Какие-то забытые здания по краям дороги.
Какие-то заборы, а впереди что-то черное, огромное.
Должно быть, парк или лес - не знаю.
Я обернулась назад.
Позади меня мелькают огоньки. огоньки. огоньки.
Сколько их! Без конца. без счета!
- Господи, да это город! - А я ушла на окраину.
Нюрочка говорила, что они живут на окраине.
Ну да, конечно! То, что темнеет вдали, это и есть кладбище
Там и церковь, и, не доходя, домик их!
Все, все так и вышло, как она говорила. А я-то испугалась!
Вот глупенькая!
И с радостным одушевлением я снова бодро зашагала вперед.
Но не тут-то было!
Ноги мои теперь едва повиновались мне.
Я еле-еле передвигала их от усталости.
Невероятный холод заставлял меня дрожать с головы
до ног зубы стучали, в голове шумело, и что-то изо всей
силы ударяло в виски.
Ко всему этому прибавилась еще какая-то странная
сонливость.
Мне так хотелось спать, так ужасно хотелось спать!
"Ну, ну, еще немного - и ты будешь у твоих друзей,
увидишь Никифора Матвеевича, Нюру, их маму, Сережу!" -
мысленно подбадривала я себя, как могла.
Но и это не помогало.
Ноги едва-едва передвигались, я теперь с трудом
вытаскивала их, то одну, то другую, из глубокого снега.
Но они двигаются все медленнее, все. тише.
Наконец я не выдерживаю и опускаюсь на сугроб
на краю дороги.
Ах, как хорошо! Как сладко отдохнуть так!
Теперь я не чувствую ни усталости, ни боли.
Какая-то приятная теплота разливается по в телу.
Ах, как хорошо! Так бы и сидела здесь и не ушла никуда отсюда!
Девочка. 7 класс. Учавствую в конкурсе "Живая классика". Перерыла весь интернет, перечитала кучу книг, а достойного найти ничего не могу.
Подскажите
>грустный
>не входящий в школьную программу
>не очень большой
Отрывок из произведения, или же просто произведение.
. Ветер свистел, визжал, кряхтел и гудел на разные лады.
То жалобным тоненьким голоском, то грубым басовым
раскатом распевал он свою боевую песенку.
Фонари чуть заметно мигали сквозь огромные белые хлопья снега,
обильно сыпавшиеся на тротуары, на улицу, на экипажи,
лошадей и прохожих. А я все шла и шла, все вперед и вперед.
Нюрочка мне сказала:
"Надо пройти сначала длинную большую улицу,
на которой такие высокие дома и роскошные магазины,
потом повернуть направо, потом налево,
потом опять направо и опять налево, а там все прямо,
прямо до самого конца - до нашего домика.
Ты его сразу узнаешь. Он около самого кладбища,
тут еще церковь белая. красивая такая".
Я так и сделала.
Шла все прямо, как мне казалось, по длинной и широкой улице,
но ни высоких домов, ни роскошных магазинов я не видала.
Все заслонила от моих глаз белая, как саван, живая рыхлая
стена бесшумно падающего огромными хлопьями снега.
Я повернула направо, потом налево, потом опять направо,
исполняя все с точностью, как говорила мне Нюрочка, -
и все шла, шла, шла без конца.
Ветер безжалостно трепал полы моего бурнусика,
пронизывая меня холодом насквозь.
Хлопья снега били в лицо.
Теперь я уже шла далеко не с той быстротой, как раньше.
Ноги мои точно свинцом налились от усталости,
все тело дрожало от холода, руки закоченели,
и я едва-едва двигала пальцами.
Повернув чуть ли не в пятый раз направо и налево,
я пошла теперь по прямому пути.
Тихо, чуть заметно мерцающие огоньки фонарей попадались
мне все реже и реже.
Шум от езды конок и экипажей на улицах значительно утих,
и путь, по которому я шла, показался мне глухим и пустынным.
Наконец снег стал редеть. Даль чуточку прояснела, но вместо этого
кругом меня воцарились такие густые сумерки,
что я едва различала дорогу.
Теперь уже ни шума езды, ни голосов
не слышалось вокруг меня.
Какая тишина! Какая мертвая тишина.
Но что это?
Господи, да где же я?
Ни домов, ни улиц, ни экипажей, ни пешеходов.
Передо мною бесконечное, огромное снежное пространство.
Какие-то забытые здания по краям дороги.
Какие-то заборы, а впереди что-то черное, огромное.
Должно быть, парк или лес - не знаю.
Я обернулась назад.
Позади меня мелькают огоньки. огоньки. огоньки.
Сколько их! Без конца. без счета!
- Господи, да это город! - А я ушла на окраину.
Нюрочка говорила, что они живут на окраине.
Ну да, конечно! То, что темнеет вдали, это и есть кладбище
Там и церковь, и, не доходя, домик их!
Все, все так и вышло, как она говорила. А я-то испугалась!
Вот глупенькая!
И с радостным одушевлением я снова бодро зашагала вперед.
Но не тут-то было!
Ноги мои теперь едва повиновались мне.
Я еле-еле передвигала их от усталости.
Невероятный холод заставлял меня дрожать с головы
до ног зубы стучали, в голове шумело, и что-то изо всей
силы ударяло в виски.
Ко всему этому прибавилась еще какая-то странная
сонливость.
Мне так хотелось спать, так ужасно хотелось спать!
"Ну, ну, еще немного - и ты будешь у твоих друзей,
увидишь Никифора Матвеевича, Нюру, их маму, Сережу!" -
мысленно подбадривала я себя, как могла.
Но и это не помогало.
Ноги едва-едва передвигались, я теперь с трудом
вытаскивала их, то одну, то другую, из глубокого снега.
Но они двигаются все медленнее, все. тише.
Наконец я не выдерживаю и опускаюсь на сугроб
на краю дороги.
Ах, как хорошо! Как сладко отдохнуть так!
Теперь я не чувствую ни усталости, ни боли.
Какая-то приятная теплота разливается по в телу.
Ах, как хорошо! Так бы и сидела здесь и не ушла никуда отсюда!
Представляешь картину? 20 человек выступающих, и каждый выбирал отрывок по соображениям "чтоб красивый-красивый. И торжественный-торжественный. И грустный-грустный-грустный"
____
Посмотри Чехов "Ванька Жуков"
Когда на фоне всего торжественного вдруг у одного человека живые интонации будут, может оно и выделится.
Серьёзно.
Читайте также: