Байрон к пандоре читать
Наполняйте стаканы! Не правда ль, друзья,
Веселей никогда не кипела струя!
Пьём до дна — кто не пьет? Если сердце полно,
Без отравы веселье дарит лишь вино.
Всё я в мире изведал, что радует нас,
Я купался в лучах темнопламенных глаз,
Я любил, — кто не любит? — но даже любя,
Не назвал я ни разу счастливым себя.
В годы юности, в бурном цветенье весны,
Верил я, что сердца неизменно верны,
Верил дружбе, — кого ж не пленяла она? —
Но бывает ли дружба вернее вина!
За любовью приходит разлуке черёд,
Солнце дружбы зашло, но твоё не зайдёт,
Ты стареешь, — не всем ли стареть суждено? —
Но лишь ты чем старее, тем лучше, вино.
Если счастье любовь уготовила нам,
Мы другому жрецу не откроем свой храм,
Мы ревнуем, — не так ли? — и друг нам не друг,
Лишь застольный чем ближе, тем радостней круг.
Ибо юность уходит, подобно весне,
И прибежище только в пурпурном вине,
Только в нём — и недаром! — увидел мудрец
Вечной истины кладезь для смертных сердец.
Упущеньем Пандоры на тысячи лет
Стал наш мир достояньем печалей и бед.
Нет надежды, — но что в ней? — целуйте стакан,
И нужна ли надежда! Тот счастлив, кто пьян!
Пьём за пламенный сок! Если лето прошло,
Нашу кровь молодит винограда тепло.
Мы умрём — кто бессмертен? — но в мире ином
Да согреет нас Геба кипящим вином!
Перевод В.Левика
Fill The Goblet Again
Fill the goblet again! for I never before
Felt the glow which now gladdens my heart to its core;
Let us drink!—who would not?—since, through life's varied round,
In the goblet alone no deception is found.
I have tried in its turn all that life can supply;
I have bask'd in the beam of a dark rolling eye;
I have loved!—who has not?—but what heart can declare
That pleasure existed while passion was there?
In the days of my youth, when the heart's in its spring,
And dreams that affection can never take wing,
I had friends!—who has not?—but what tongue will avow,
That friends, rosy wine! are so faithful as thou?
The heart of a mistress some boy may estrange,
Friendship shifts with the sunbeam—thou never canst change;
Thou grow'st old—who does not?—but on earth what appears,
Whose virtues, like thine, still increase with its years?
Yet if blest to the utmost that love can bestow,
Should a rival bow down to our idol below,
We aree jealous!—who's not?—thou hast no such alloy;
For the more that enjoy thee, the more we enjoy.
Then the season of youth and its vanities past,
For refuge we fly to the goblet at last;
There we find—do we not?—in the flow of the soul,
That truth, as of yore, is confined to the bowl.
When the box of Pandora was open'd on earth,
And Misery's triumph commenced over Mirth,
Hope was left,—was she not?—but the goblet we kiss,
And care not for Hope, who are certain of bliss.
Long life to the grape! for when summer is flown,
The age of our nectar shall gladden our own:
We must die—who shall not?—May our sins be forgiven,
And Hebe shall never be idle in heaven.
Я видел сон… Не все в нем было сном. Погасло солнце светлое, и звезды Скиталися без цели, без лучей В пространстве вечном; льдистая земля Носилась слепо в воздухе безлунном. Час утра наставал и проходил, Но дня не приводил он за собою… И люди — в ужасе беды великой Забыли страсти прежние… Сердца В одну себялюбивую молитву О свете робко сжались — и застыли. Перед огнями жил народ; престолы, Дворцы царей венчанных, шалаши, Жилища всех имеющих жилища — В костры слагались… города горели… И люди собиралися толпами Вокруг домов пылающих — затем, Чтобы хоть раз взглянуть в глаза друг другу. Счастливы были жители тех стран, Где факелы вулканов пламенели… Весь мир одной надеждой робкой жил… Зажгли леса; но с каждым часом гас И падал обгорелый лес; деревья Внезапно с грозным треском обрушались… И лица — при неровном трепетанье Последних замирающих огней Казались неземными… Кто лежал, Закрыв глаза, да плакал; кто сидел, Руками подпираясь, улыбался; Другие хлопотливо суетились Вокруг костров — и в ужасе безумном Глядели смутно на глухое небо, Земли погибшей саван… а потом С проклятьями бросались в прах и выли, Зубами скрежетали. Птицы с криком Носились низко над землей, махали Ненужными крылами… Даже звери Сбегались робкими стадами… Змеи Ползли, вились среди толпы, шипели, Безвредные… Их убивали люди На пищу… Снова вспыхнула война, Погасшая на время… Кровью куплен Кусок был каждый; всякий в стороне Сидел угрюмо, насыщаясь в мраке. Любви не стало; вся земля полна Была одной лишь мыслью: смерти — смерти Бесславной, неизбежной… Страшный голод Терзал людей… И быстро гибли люди… Но не было могилы ни костям, Ни телу… Пожирал скелет скелета… И даже псы хозяев раздирали. Один лишь пес остался трупу верен, Зверей, людей голодных отгонял — Пока другие трупы привлекали Их зубы жадные… Но пищи сам Не принимал; с унылым долгим стоном И быстрым, грустным криком все лизал Он руку, безответную на ласку, И умер наконец… Так постепенно Всех голод истребил; лишь двое граждан Столицы пышной — некогда врагов — В живых осталось… Встретились они У гаснущих остатков алтаря, Где много было собрано вещей Святых. . Холодными костлявыми руками, Дрожа, вскопали золу… Огонек Под слабым их дыханьем вспыхнул слабо, Как бы в насмешку им; когда же стало Светлее, оба подняли глаза, Взглянули, вскрикнули и тут же вместе От ужаса взаимного внезапно Упали мертвыми. . . . . И мир был пуст; Тот многолюдный мир, могучий мир Был мертвой массой, без травы, деревьев Без жизни, времени, людей, движенья… То хаос смерти был. Озера, реки И море — все затихло. Ничего Не шевелилось в бездне молчаливой. Безлюдные лежали корабли И гнили на недвижной, сонной влаге… Без шуму, по частям валились мачты И, падая, волны не возмущали… Моря давно не ведали приливов… Погибла их владычица — луна; Завяли ветры в воздухе немом… Исчезли тучи… Тьме не нужно было Их помощи… она была повсюду…
Комментарии читателей
И вроде скрыто от цензуры той поры, хотя и от этих соглядатаев приходится утаивать и наряжать в одежды так, чтобы соглядатай не узрел а мыслящий и ищущий нашел и откопал меж строк узором скорби.
Прочёл, одни вопросы? где мне на них найти ответ? Ни что так в жизни не тревожит, как есть всёж правда, или нет?!
вот совершенно верно. а тьма когда настаёт. когда не пробиваются солнечные лучи. был взрыв.ядерный взрыв! много фактов об этом очень много.
Была потеряна Луна когда в прошлом, теперь же новая сияет на звёздном небосводе, взяв управление над душами людей.
Плохо скрытый ужас поэта перед последствиями ядерной катастрофы.Ужас безысходности и безнадеги перед тварями неземными.
Литературный подход к фактам и вымыслу – неисчерпаемая тема для размышлений, особенно если речь идет о фактах чужой жизни. Возможно ли в принципе создать стопроцентно достоверную версию событий? Не лучше ли повернуть назад, столкнувшись с неприглядными фактами? Наконец, о ком все-таки пишет биограф, о другом или о себе? Естественно, и сами писатели иногда об этом задумываются – и даже создают своего рода метакомментарий на тему того, как литература формирует реальность.
-.jpg)
Т. Филлипс. Портрет Дж. Байрона (1835)
В результате чего за правду осознанно или неосознанно будет выдан качественный, хорошо сконструированный, убедительный вымысел. Ниже мы рассмотрим два произведения, в которых речь идет как раз об этом.
Скромный француз и кокетливая британка, или как Байрон не соблазнил Пандору
Марсена приступает к работе над записями и обнаруживает действительно богатый материал для будущей книги. Пандора – молодая мать, скучающая в браке; Байрон – приятель ее мужа, скучающий просто так. Между ними вспыхивает чувство, но, как следует из дневника Пандоры и писем Байрона, оно остается всего лишь платоническим, причем по довольно забавной причине:
влюбленным просто негде уединиться, а когда возможность для свидания находится, они друг друга не понимают. Байрон растроган готовностью Пандоры пожертвовать репутацией ради любви и решает оставить все как есть, а молодая женщина впоследствии выражает недовольство таким поворотом событий:
Как он не понял, что я ведь не могла сразу броситься ему на шею. Разве женщина, воспитанная в таких правилах, как я, и вдобавок такая молодая, могла повести себя с цинизмом тех бесстыдных распутниц, с какими он привык иметь дело до сих пор? Я должна была поплакать. А он, искушенный в любви мужчина, должен был успокоить, утешить меня и заставить уступить чувству, которое уже так сильно владело мною. Но он уехал, погубив все наши надежды! Никогда в жизни не прощу ему этого!
Ирония, однако, заключается не столько в этом, сколько в том, что Марсена и леди Спенсер-Свифт понимают друг друга еще хуже. Француз искренне очарован историей Пандоры и Байрона, но, к его удивлению, леди Спенсер-Свифт оскорблена предположением, что между ними не было связи:
– Nonsense! – воскликнула она. – Вы плохо разобрали текст или чего-нибудь не поняли. Пандора не была любовницей лорда Байрона?! Да все на свете знают, что она ею была. В этом графстве нет ни одной семьи, где бы ни рассказывали эту историю. Не была любовницей лорда Байрона. Очень сожалею, господин Марсена, но если таково ваше последнее слово, я не могу разрешить вам опубликовать эти документы. Как! Вы намерены разгласить во Франции и в здешних краях, что эта великая любовь никогда не существовала!
Как видим, благодаря действиям пожилой наследницы история Пандоры оказывается парадоксальным образом переписана в ее пользу – если та мечтала о связи с Байроном, но так и не получила ее, то как минимум прославилась.
По следам монстра
Сколько бы документов ни оказалось в распоряжении писателя, сколько бы интервью он ни провел, всегда есть риск неверной интерпретации событий или неаккуратной расстановки акцентов.
Но, разумеется, сомнения мучили писателя не просто так, и в один прекрасный (или ужасный?) момент он понимает: «Не надо никаких доводов, никаких доказательств, все это – сплошной вымысел.
Хулио Кортасар (1914-1984)
Теперь он допускал свою тождественность с Ромеро, в которой не было ничего сверхъествественного. Узами братства связали их и лицемерие, и ложь, и мечта о головокружительном взлете, но и беда, поразившая их и повергшая в прах.
Несомненно, в произведениях, описанных выше, речь идет о вымышленных ситуациях, но и в реальной жизни подобных примеров будет достаточно – стоит только вспомнить судебные разбирательства, которыми нередко заканчиваются презентации биографических книг или премьеры байопиков. Но, как видим, приравнять вымысел к фактам совсем нетрудно. И если от этого зависит наша репутация, соблазн приукрасить реальность может оказаться слишком велик – вне зависимости от того, маскируется ли невинное приключение или настоящее предательство. ■
- ЖАНРЫ 361
- АВТОРЫ 284 601
- КНИГИ 678 657
- СЕРИИ 25 979
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 625 824
Средняя оценка книг: 9.32 (57)
Мне нравится ( 4 )
Старший сын адмирала Байрона, капитан Джон Байрон (1756—1791), был кутилой и мотом. В 1778 году он обвенчался с бывшей маркизой Комартен. Она умерла в 1784 году, оставив Джону дочь Августу(впоследствии миссис Ли), которую в дальнейшем воспитывали родственники её матери.
После смерти первой жены капитан Байрон женился вторично, по расчёту, на Кэтрин Гордон (ум. 1811), единственной наследнице богатого Джорджа Гордона, эсквайра. Она происходила из известного шотландского рода Гордонов, в жилах которого текла кровь шотландских королей (по линии Аннабеллы Стюарт). От этого, второго, брака отца родился в 1788 году будущий поэт.
Юность и начало творчества
В июне 1809 года Байрон отправился в путешествие. Побывал в Португалии, Испании, Албании, Греции, Турции и Малой Азии, где переплыл пролив Дарданеллы, чем впоследствии очень гордился. Можно предполагать, что молодой поэт, одержав блистательнейшую победу над своими литературными врагами, уехал за границу довольным и счастливым, но это было не так. Байрон покинул Англию в страшно подавленном состоянии духа, а вернулся ещё более угнетённым. Многие, отождествляя его с Чайльд-Гарольдом, предполагали, что за границей, подобно своему герою, он вёл слишком неумеренную жизнь, но Байрон и печатно, и устно протестовал против этого, подчёркивая, что Чайльд-Гарольд — только плод воображения. Томас Мур говорил в защиту Байрона, что тот был слишком бедным, чтобы содержать гарем. К тому же Байрона тревожили не только финансовые затруднения. В это время он потерял мать, и, хоть никогда не ладил с ней, тем не менее очень скорбел.
Путешествие Чайльд-Гарольда увлекло не только Англию, но и всю Европу. Поэт затронул всеобщую борьбу того времени, с сочувствием говорит об испанских крестьянах, о героизме женщин, и его горячий крик о свободе разнёсся далеко, несмотря на кажущийся циничный тон поэмы. В этот тяжёлый момент всеобщего напряжения он напомнил и о погибшем величии Греции.
Он познакомился с Томасом Муром. До этого времени он никогда не был в большом свете и теперь предался с увлечением вихрю светской жизни. Однажды вечером Даллас застал даже его в придворном платье, хотя Байрон ко двору не поехал. В большом свете хромой Байрон (у него немного было сведено колено) никогда не чувствовал себя свободно и высокомерием старался прикрывать свою неловкость.
По своим взглядам на прогресс и развитие общества лорд Байрон был луддитом. Об этом свидетельствует его первая речь, произнесённая в палате лордов в феврале 1812 года. В ней он защищал и во многом оправдывал последователей Неда Лудда.
Брак, развод и скандал
Жизнь в Швейцарии и Италии
В апреле 1819 года он встретился с графиней Гвиччиоли, и они влюбились друг в друга. Графиня вынуждена была уехать с мужем в Равенну, куда вслед за ней поехал и Байрон. Через два года отец и брат графини — графы Гамба, замешанные в политическом скандале, должны были покинуть Равенну вместе с разведённой уже в то время графиней Гвиччиоли. Байрон последовал за ними в Пизу, где и жил по-прежнему под одной крышей с графиней. В это время Байрон горевал от утраты своего друга Шелли, утонувшего в заливе Специи. В сентябре 1822 года тосканскоеправительство приказало графам Гамба выехать из Пизы, и Байрон последовал за ними в Геную.
В апреле 1816 года Байрон посетил армянский остров Венеции.
Поездка в Грецию и смерть
19 апреля 1824 года, на 37-м году жизни, Джордж Гордон Байрон скончался. Врачи сделали вскрытие, изъяли органы и поместили их в урны для бальзамирования. Лёгкие и гортань решили оставить в церкви Святого Спиридона, однако вскоре их оттуда украли. Тело забальзамировали и отправили в Англию, куда оно прибыло в июле 1824 года. Байрон был погребён в родовом склепе в церкви Святой Марии Магдалины в Хакнелл-Торкарде неподалёку от Ньюстедского аббатства в Ноттингемшире.
В 1822 году Байрон передал Томасу Муру свои мемуары с указанием опубликовать после его смерти. Однако спустя месяц после его кончины Мур, Дж. Хобхаус и издатель Байрона Дж. Мюррей совместно сожгли записки из-за их беспощадной честности и, вероятно, по настоянию семьи Байрона. Этот поступок вызвал шквал критики, хотя, к примеру, Пушкин одобрял его.
Вдова поэта, леди Анна Изабелла, провела остаток своей долгой жизни благотворительностью. Только известие о её смерти 16 мая 1860 года пробудило о ней воспоминания.
Законная дочь лорда Байрона — Ада — вышла замуж за графа Уильяма Лавлейса в 1835 году и скончалась 27 ноября 1852 года, оставив двух сыновей и дочь. Известна как математик и создательница описания вычислительной машины Чарльза Бэббиджа. Было признано, что алгоритм вычисления чисел Бернулли на аналитической машине, описанный Адой в одном из своих комментариев к этому переводу, является первой программой для воспроизведения на компьютере. По этой причине Ада Лавлейс считается первым программистом. Разработанный в 1983 году язык программирования Ада назван в её честь.
Старший внук лорда Байрона, Ноэл, родился 12 мая 1836 года, недолго служил в британском флоте и после буйной и беспорядочной жизни умер 1 октября1862 года работником в одном из лондонских доков. Второй внук, Ральф Гордон Ноэл Милбенк, родился 2 июля 1839 года, вступил после смерти брата, наследовавшего незадолго до кончины баронство Уэнтворт от бабушки, в права барона Уэнтворта.
Характер творчества и его влияние
Поэмы Байрона более автобиографичны, чем сочинения других английских романтиков. Он острее многих чувствовал безнадёжное несоответствие романтических идеалов и действительности. Осознание этого несоответствия далеко не всегда повергало его в меланхолию и уныние; в последних его произведениях совлечение масок с людей и явлений не вызывает ничего, кроме иронической усмешки. В отличие от большинства романтиков, Байрон с уважением относился к наследию английского классицизма, к каламбурам и едкой сатире в духе Поупа. Излюбленная им октава предрасполагала к лирическим отступлениям и играм с читателем.
Она идёт во всей красе — Светла, как ночь её страны. Вся глубь небес и звёзды все В её очах заключены, Как солнце в утренней росе, Но только.
Неспящих солнце! Грустная звезда! Как слёзно луч мерцает твой всегда! Как темнота при нём ещё темней! Как он похож на радость прежних дней! Так.
Газель, свободна и легка, Бежит в горах родного края, Из вод любого родника В дубравах жажду утоляя. Газели быстр и светел взгляд, Не.
Она идёт, полна красой, Невинной прелестью сияя, Как ночь безоблачного края, Где в небе светит звёздный рой; Прелестен блеск её очей; И мрак и.
В тебе коварства нет, но ты непостоянна, Хотя в исканьи жертв бываешь неустанна, И слёзы, о тебе и по твоей вине Пролитые, горчей становятся.
Любите поэзию?
Интересные цитаты
Мне было двадцать лет. И я никому не позволю утверждать, что это лучший возраст.
Стихи вне времени
Свои пожелания по работе сайта вы можете оставить в нашей гостевой книге.
Джордж Гордон Байрон, самые читаемые стихотворения:
Она идёт во всей красе — Светла, как ночь её страны. Вся глубь небес и звёзды все В её очах заключены, Как солнце в утренней росе, Но только.
Хочу я быть ребёнком вольным И снова жить в родных горах, Скитаться по лесам раздольным, Качаться на морских волнах. Не сжиться мне душой.
Не бродить уж нам ночами, Хоть и манит нас луна Серебристыми лучами, А душа любви полна! Меч сотрёт железо ножен, И душа источит грудь.
Когда я прижимал тебя к груди своей, Любви и счастья полн и примирён с судьбою, Я думал: только смерть нас разлучит с тобою; Но вот разлучены мы.
О Время! Всё несётся мимо, Всё мчится на крылах твоих: Мелькают вёсны, медлят зимы, Гоня к могиле всех живых. Меня ты наделило, Время, Судьбой.
Наполняйте стаканы! Не правда ль, друзья, Веселей никогда не кипела струя! Пьём до дна — кто не пьет? Если сердце полно, Без отравы веселье дарит.
Пусть рано, поздно — то мгновенье Придёт — и вступит смерть в мой дом. Тогда овей меня, Забвенье, Всепримиряющим крылом! Наследства ждущей.
Когда был страшный мрак кругом, И гас рассудок мой, казалось, Когда надежда мне являлась Далёким, бледным огоньком; Когда готов был изнемочь Я.
Она идёт, полна красой, Невинной прелестью сияя, Как ночь безоблачного края, Где в небе светит звёздный рой; Прелестен блеск её очей; И мрак и.
Неспящих солнце! Грустная звезда! Как слёзно луч мерцает твой всегда! Как темнота при нём ещё темней! Как он похож на радость прежних дней! Так.
Читайте также: